«Нельзя сводить важные места памяти и культурные пространства к краеведческим увлечениям — это слишком большая роскошь», — уверен ассистент-профессор Амстердамского университета, историк Альфрид Бустанов, последние месяцы путешествующий с научными целями по России. В своем очередном материале для «БИЗНЕС Online» он замечает, что между Оренбургом и Уфой еще живы островки литературного татарского языка, а исламской культуре в стране не хватает внимания самих мусульман.
В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ МЕНЯ ИНТЕРЕСУЕТ ПРОШЛОЕ
Сижу в тихой комнате и слышу шепот. Вот звучат стихи о смерти и смысле жизни. Вот по камням бегут строки о бренности бытия: «Вчера я был подобен тебе, а завтра ты будешь подобен мне…» Вот скрип каляма в руках шакирдов — это они оставили все эти тексты, от которых в глазах рябит. И, конечно, Коран. В тишине как будто кто-то нашептывает: «һәрбер макталанмак вә кәмал сыйфатлары берлә сыйфатланмак, барлыкта булган җанлы вә җансыз барча мәхлукларны тәрбия берлә өзлексез үстереп кәмаләтләренә ирештерүче, Аллаһыга хастыр…» Перед глазами — прогнившие, обуглившиеся книги. А в ушах — наперебой звучат их пронзительные голоса. И где-то облаком витает скупое признание собеседника: «Сегодня мы жалуемся: „Нам не дают громко говорить ‚Амин‘ в мечети!“ А через какие трудности прошли наши предки? Настолько силен был страх в их сердцах, что они не научили своих детей религии. Нам сегодня все это очень сложно представить…»
Последние месяцы я провел в дороге: пересаживаясь с поезда на машины и самолеты, я исколесил пространство от Темникова на западе до Оренбурга на юге и Сармана на севере. Раньше я предпочитал длительное пребывание в одном селении или кусте деревень с целью их подробного изучения. Сейчас же я все больше убеждаюсь в полезности «набеговой» экспедиции — за полтора-два дня в каждом месте мы успеваем познакомиться с интересными личностями и навестить друзей. Общение и наблюдение — главные союзники исследователя. Подробно архивный материал можно изучить и в кабинетной тиши, а вот дыхание жизни важно уловить прямо в «поле».
В первую очередь меня интересует прошлое — семейные архивы, труды интеллектуалов и простых людей, их бесценное наследие. Но, как известно, нет прошлого без настоящего. Везде на нашем пути встречаются добрые люди, готовые помочь бродячим историкам. Надо отдать должное, стремление к знаниям у нас пока не порицается. Многие, даже если не понимают до конца целей нашей работы, инстинктивно чувствуют ее важность. Если не заботиться о культурном наследии, что мы оставим после себя потомкам?
За две недели работы мы собрали под сотню татарских рукописей XVII–XX веков, сняли массу фото и видео, много чего увидели, услышали, прочувствовали. Впечатлений — море, и было бы редкой скупостью не поделиться ими с уважаемым читателем.
Везде во время поездки мы говорили по-татарски. Каким бы ни был местный диалект, мы прекрасно понимали друг друга. В Мордовии меня окружала мишарская речь — певучая, богатая на лексику. Я понимаю ее на 97 процентов и могу что-то сам сказать. Записываю словечки, отмечаю для себя интонацию и различия с другими диалектами и литературной нормой. В тоже время мишаре Иске Балтача и мишаре Белозерья — это, как говорится, две большие разницы: и в плане быта, и в плане языка, и в плане внешности.
Важно, что молодежь, наши сверстники, не теряют интереса к своей культуре. Очень приятно было слышать от них каждый день «мишаризмы» вроде янтыктан («со стороны») и мәчет («мечеть», ударение на ә). Между Оренбургом и Уфой все еще живы островки литературного татарского языка. Только время от времени в речи прорываются местные словечки вроде нәсәкәй («это самое») и тастымал («полотенце»). Чувство языковой общности усиливается при знакомстве с рукописной традицией: в книжной культуре влияние устных диалектов минимизировано, и мы видим бытование общей культуры, разделяемой мишарами, казанскими татарами да и башкирами. Разнообразие повседневной культуры гармонично сочетается с ощущением общности на более высоком уровне — в области философских и религиозных концептов, литературы и искусства.
«Камни с надписями ставились выходцам из разных мест, будь то «казанлы», то есть из Казани, или же уроженцы Дагестана, Казахстана, Хорезма и других территорий»
О ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЕ СТОИТ СКАЗАТЬ ОТДЕЛЬНО
Вообще, о высокой культуре стоит сказать отдельно. В Оренбурге и татарских селениях неподалеку, в первую очередь в Каргале, мы познакомились с богатыми традициями каменного зодчества XVIII–XX веков. В этих местах нет недостатка в камне, поэтому издавна местные жители строили каменные дома, ставили надмогильные камни, строили фамильные склепы и огораживали их длиннющей каменной стеной. Екатерининская дорога, находящаяся в этих местах, — и та выложена камнем. Удивительно, но в селении Стерлибашево (Эстәрлебаш) в Башкортостане профессиональные каллиграфы поддерживали жизнь традиционной арабописьменной эпиграфики вплоть до 1960-х.
Культура эта была над национальна, что наиболее очевидно на комплексе погребальной эпиграфики в селении Каргала под Оренбургом. Камни с надписями ставились выходцам из разных мест, будь то «казанлы», то есть из Казани, или же уроженцы Дагестана, Казахстана, Хорезма и других территорий. Люди были разные, но их смерть в равной степени описана эстетическим языком исламской культуры. Ключевую роль в трансляции этой культуры играл тюркский язык — через шаблонные надписи эпитафий, поэтические строки и орнамент этот язык передавал важнейшие идеи, объединявшие людей.
Здесь мы подходим к важному наблюдению: современные мусульмане являются прямыми наследниками этой богатой и необычайно колоритной культуры. На мой взгляд, этот момент явно недооценивается собственно мусульманами в самоописаниии, позиционировании себя во внутрироссийском пространстве. Нам необходимо помнить, что исламская культура является неотъемлемой частью российского и мирового культурного наследия.
Нельзя сказать, что у мусульман в регионах России нет своих проблем и переживаний. Их хватает с лихвой, но многие из них происходят от взаимного страха, недоверия и просто недостатка знания (фактическое отсутствие исламоведческого образования в крупнейших вузах страны дает о себе знать). На мой взгляд, хотя бы часть существующей напряженности могла быть снята через акцент на исламе как богатейшей культурной традиции, (не)благодарными наследниками которой являются современные мусульмане России.
ИСЛАМСКОЙ КУЛЬТУРЕ В РОССИИ КАТАСТРОФИЧЕСКИ НЕ ХВАТАЕТ ВНИМАНИЯ САМИХ МУСУЛЬМАН
Что это значит на практике? Исламской культуре в России катастрофически не хватает внимания самих мусульман. В лучшем случае, например, ценность уникального погребального комплекса в Каргале признается лишь теми людьми, чьи родственники там похоронены. Любой интерес к этой культуре со стороны (янтыктан!) вызывает искреннее удивление. Я убежден, что нельзя сводить столь важные места памяти и культурные пространства к краеведческим увлечениям — это слишком большая роскошь.
Парадоксально, но советский проект строительства наций привел к провинциализации сознания и дроблению культурной общности мусульман на местечковые квартиры. Сейчас в регионах сложно встретить человека, способного мыслить масштабно и ментально выйти за пределы «возделываемого огорода», небольшого участка интересующей его отрасли. В регионах заложен очень серьезный культурный, интеллектуальный и финансовый потенциал. Но максимум, на что этот потенциал сейчас способен — это строительство деревенских мечетей и проведение супер-Сабантуя. Ученый-богослов Риза Фахретдинов не был родственником золотопромышленникам Рамеевым, но масштаб мысли и уровень культуры последних обеспечил жизнь для крутейших (да-да, крутейших!) проектов вроде журнала «Шура», выходившего в Оренбурге между 1908 и 1917 годами.
Каков же будет эффект от внимания именно к культурной составляющей ислама? Во-первых, с престижем высокой культуры не зазорно ассоциировать себя не только самим мусульманам самых разных толков, но и нашим согражданам в целом. Повторюсь: исламская культура — это часть России, так же как русская культура уже стала частью исламской цивилизации. Отсюда, во-вторых, эффект единения и любопытство, интерес к друг другу (не об этом ли говорится в Коране?). В том числе — и в первую очередь — это эффект единения самих мусульман. Высокая культура, объединявшая образованных людей и задававшая стандарт для простых прохожих в прошлом, способна на объединение и теперь.
Мнение авторов блогов не обязательно отражает точку зрения редакции