Хедлайнером завершившегося в конце прошлой недели в Казани театрального форума «Науруз» стал спектакль «Чернобыльский идиот» лаборатории драмы Univalle (Университет города Кали, Колумбия) в постановке выпускника ГИТИСа Алехандро Гонсалеса Пуче. О том, как создатели спектакля отправляются в этакую литературную Припять, но все же возвращаются в роман Достоевского, обжигаются, получают дозы радиации, но идут до конца, размышляет театральный критик Оксана Кушляева.
«НОСЯТ БОЛЬШИЕ МЕХОВЫЕ ШАПКИ, РАСПЛАЧИВАЮТСЯ ГРИВНАМИ, ПЬЮТ РАДИОАКТИВНОЕ МОЛОКО...»
Сквозь густые украинские леса на старенькой дрезине, управляемой крепышом сталкером, пробирается в зону отчуждения весьма любопытная компания: Рогожин, Лебедев, Мышкин. Один успешно торгует там продуктами первой необходимости, второй просто без дела ошивается, третий возвращается в Припять после долгого лечения, естественно, в Швейцарии и жаждет припасть к родной радиоактивной земле. В Припяти их встречают прекрасные люди с красными лицами, зелеными волосами и гордым нравом истинных аристократов, не готовых продаться за американскую гуманитарную помощь, а вот за 100 тыс. гривен — может быть...
Спектакль «Чернобыльский идиот» колумбийского режиссера Алехандро Гонсалеса Пуче, показанный на международном театральном форуме «Науруз», подкупает не столько неожиданным прочтением романа Достоевского, сколько той безоглядной свободой и простодушием, с которыми колумбийская театральная банда вырывает героев «Идиота» из привычного контекста и отправляет их в Страну Чудес посреди Рыжего леса.
В первой своей части мир спектакля захватывает совершенно. Здесь разговаривают на испанском, носят большие меховые шапки, расплачиваются гривнами, пьют радиоактивное молоко и щеголяют со следами облучения на лице без малого 30 лет, здесь, наконец, не играют никакой роли причинно-следственные связи. Это русский мир в период полураспада. И видения его так резонируют с сегодняшним днем, что удивительно получать эту «гуманитарную» посылку с другой стороны земного шара. Сочиняя свой спектакль, колумбиец с российским театральным образованием Алехандро Гонсалес Пуча (учился на режиссерском факультете ГИТИСа) не стремится к какой бы то ни было фактической правде, наоборот, чем дальше, тем больше он уводит нас от всякого узнавания. И все же «Чернобыльский идиот» — это спектакль о нашей родине, о той самой общей родине, на которую невозможно вернуться, потому что она развалилась, взорвалась, непригодна для жизни и неизбежно тебя убьет. И также это спектакль о чувстве родины, вшитом на подкорку, и оно, несмотря ни на что, заставляет возвращаться туда, где нет и не может быть жизни, и радоваться этому возвращению как заправский идиот.
«РОГОЖИН, ПОХОЖИЙ НА ЖИЗНЕРАДОСТНОГО НАРКОБАРОНА»
В сценическом сумраке театра им. Камала высятся несколько мрачных бетонных блоков, которые работают и как проекционные поверхности, и как серые стены ветхого жилфонда зоны отчуждения. Они и хостел Гани Иволгина, и гостиная в доме Тоцкого, и особняк Рогожина, и могильные плиты для удивительно витальных мертвецов. И посреди этих унылых серых плит идет развеселая возня. Природа спектакля «Чернобыльский идиот» карнавальная, макабрическая. Режиссер упоминает в программке братьев Стругацких, Андрея Тарковского и Светлану Алексиевич, кажется, стоит упомянуть еще и пушкинский «Пир во время чумы», ведь обстоятельства чернобыльской катастрофы обессмысливают все сюжетные повороты романа и душевные терзания героев, но совершенно оправдывают тот пьяный угар, в котором существуют все персонажи спектакля. Молодые колумбийские актеры (Джимми Луна, играющий роль Мышкина, Фелипе Перес Агудело, исполняющий Рогожина, Вейн Муго — Настасья Филипповна) страстно и исступленно пляшут свой дансмакабр, и нет сомнений, что ждет их всех в финале.
Но режиссер и артисты все-таки слишком влюблены в роман Достоевского, слишком зависят от него, и поэтому, чем дальше, тем чаще забывают про чернобыльскую линию спектакля и торопятся рассказать историю князя Мышкина до конца. И грубая, острая карикатура — Настасья Филипповна вынуждена вести длинные беседы со школьницей Аглаей, объяснять мотивы своего поведения Рогожину и бесплотным обнаженным духом витать над собственным безжизненным телом. А Рогожин, похожий здесь на жизнерадостного наркобарона, теряет весь кураж в тщетных попытках отразить сложные переживания новоявленного убивца. И хоть чернобыльский Мышкин приобретает со временем красный цвет лица и то и дело попадает в реабилитационную барокамеру, на сюжет Достоевского это мало влияет.
Кажется, что так лихо и радикально переписав зачин истории, дальше создатели спектакля, как в этакую литературную Припять, все же возвращаются в роман Достоевского, обжигаются, получают дозы радиации и все-таки, зачарованные, идут до конца.
Оксана Кушляева